Евгений Долматовский : РУКИ ГЕВАРЫ

1

Казалось, жизнь уже совсем погасла,
Но в хари, наклонённые над ним,
Проклокотали ненависть и астма:
«Отчизна или смерть!
Мы победим!»

…Дышать не трудно, и ступать не больно,
Растерзанный дневник лежит в углу…
В деревне боливийской,
В классе школьном,
На холодящем земляном полу
Застыл он в позе скрюченной, неловкой,
С откинутой в бессмертье головой.
А руки?
Руки скручены верёвкой.
Страшится даже мёртвого конвой!
Ведь это сам Эрнесто Че Гевара!
Ужели это он?
Не может быть!
В наёмной своре вспыхивает свара —
Да как им удалось его убить?

Два года ускользал он от погони,
Капканам и ловушкам вопреки.
Поверит ли начальник в Пентагоне,
Что черви, как он звал их, червяки
Орла схватили?
Получить награду
Не так-то просто — не заплатят зря!
Документировать убийство надо,
Представить скальп, точнее говоря.

Сегодня на Майн Рида не надейся…
Шёл разговор меж взрослыми людьми,
Что местные утратили индейцы
Искусство снятья скальпов, чёрт возьми!
Жаль, что секретной фермы нет в долине,
Где век бы свой беспечно доживал
Беглец, который в сумрачном Берлине
Когда-то русских пленных свежевал.
Отличный был бы скальп!
Ведь кудри эти
По тысячам плакатов знает мир:
Красавец со звездою на берете,
Повстанческого войска командир.

Он мастерам заплечных дел попался,
И предложил один из палачей
Взять отпечатки этих тонких пальцев,
Тем подтвердив, что уничтожен Че.
Хотя убитые и неподсудны,
Но следствие бы мистер учинил,
Да только вот у рейнджеров в подсумках
Нет дактилоскопических чернил,
Которые бы пальцы испятнали…

По правилам палаческих наук,
Проверенным недавно во Вьетнаме,
Геваре отрубили кисти рук,
Потом заспиртовали деловито.
Был прислан за руками вертолёт;
Сопровождая их в Ла-Пас, как свита,
Забил кабину оголтелый сброд.

Завершена двухлетняя охота…
Но разве им понять, зачем герой
Взял на себя прикрытие отхода
Всей группы там, в Игере, под горой?!
Всё кажется его убийцам странным,
И руки мёртвые в плену стеклянном,
Пожалуй, угрожающе чисты.
Зачем исчез однажды из Гаваны,
Сложив с себя высокие посты?
Зачем индейцам, нищим и неверным,
Он сердце, нервы, всё отдать готов?
Зачем? Зачем? Зачем?
Да разве черви
Когда-нибудь могли понять орлов.

Трубит весь мир, что нет его на свете,
Однако рейнджеры взвели курки:
Им всё мерещится, что руки эти
Ещё сумеют сжать им кадыки.

2

Ты помнишь —
«Призрак бродит по Европе» —
Из Манифеста вещие слова?
Он вырос, он историю торопит,
Он властно предъявил свои права.
В двадцатом веке
«Призрак коммунизма»
По Азии, по Африке идёт,
И по Америке шагает призрак,
Что будет трудно, зная наперёд.

Сегодня этот образ не расплывчат,
В разведках — перечень его примет,
Листовками товарищей он кличет,
Комбинезон он носит и берет.
След башмаков, впечатывая грубо
В песок пустыни или мох болот,
Он начал с малой партизанской группой
Большой освободительный поход.
Романтики!
Мечтатели!
Поэты!
Отчаянные, добрые сердца.
Их молодые жизни, как кометы,
Пылать готовы, лишь бы не мерцать.
Им кажется, что будет повторяться
Кубинская победа каждый раз.
Вперёд!
На штурм!
В подпольном писке раций
Им только этот слышится приказ.
Кубинцы, перуанцы, боливийцы
Идут, не зная отдыха и сна.
Креольские насупленные лица,
И вдруг — балтийских глаз голубизна!
Да, с ними по дороге испытаний,
Сквозь душный зной
И сквозь холодный дождь
Под псевдонимом партизанки Тани
Идёт немецких коммунистов дочь,
Идёт навстречу участи жестокой,
Подняв над светлой головой ружьё,
И Рио-Гранде мутному потоку
Стать суждено Петрищевом её.

Я чувствую условность параллелей,
Но время их проводит тут и там.
Отряд Гевары так далёк от цели,
И враг за ним шагает по пятам,
А я на сердце ощущаю жженье,
Так, словно сам в Боливии умру,
Так, словно в сорок первом в окруженье
Бреду в бреду к товарищам, к Днепру,
Босой, оборванный, в помятой каске,
Шагаю к киевскому рубежу.
Но клятву повторяю по-испански,
Как будто из Мадрида ухожу.
Несчастье бесит, набухают раны…

Теперь на рубежах иной земли
Попали в окруженье партизаны,
А Че Гевару в плен поволокли.
Запомни, современник:
Это было
В недавнем шестьдесят седьмом году.
Его в сплетенье солнечное били,
А он «Мы победим!» шептал в бреду.

Его расстреливали душной ночью,
Всех коммунистов яростно кляня.
Старательно в него стреляли, точно,
Как если бы в тебя или в меня.
Потом рубили руки
И галдели
Затем, чтобы не слышать хруст костей,
Те руки, что оружием владели
И по головкам гладили детей,
Те руки, что могли махать мачете,
Рубя тростник,
Рубя тростник,
Рубя тростник до судорог в плече.
Те руки, что на банковском билете
Поставили скупую подпись:
«Че»,
Те руки, что легко стихи писали
И у костров светились на огне,
Те руки, что в Москве в Колонном зале
Однажды пожимать пришлось и мне.

Короткое рукопожатье правой
Руки Гевары, жгущейся огнём,
Ещё, наверно, не даёт мне права
Как о знакомом вспоминать о нём, —
Я только современник.
Разве мало?
А может, и предшественник.
Хоть нам
Кичиться первородством не пристало,
Гевара говорил об этом сам,
О том, что мы в окопах Сталинграда,
В десантах
И штурмуя города,
Предсказывали штурм казарм Монкада
Фиделю Кастро, юноше тогда.
Карпаты наши были Сьеррой тоже,
Встречалось в сводках — «партизаны Че»
И так же враг грозился уничтожить
Смоленских молодых бородачей.
Не потому ль на митинге в Колонном,
Как латами, гремя комбинезоном,
Как будто только что сошедший с гор,
Смотрел на Рокоссовского влюблённо
Тот странствующий рыцарь и майор?
Я свято берегу воспоминанье,
Что бородач был бледный, молодой,
Что била током, пальцы мне сминая,
Сухая и горячая ладонь.

3

У нашего врага определённо
Приёмы пропаганды не новы —
Где мир вставал, првклятьем заклеймённый,
Там раздавался вопль: «Рука Москвы!»
Рука Москвы — в безмолвье забастовок,
Рука Москвы — в подъятых кулаках,
Рука Москвы — в порхании листовок,
Рука Москвы — в навалах баррикад.
Но мы-то, москвичи, побольше знаем:
Стремленья века виноваты в том,
Что где-то ало запылало знамя
И объявился человек с ружьём.

Вдруг — яхта «Гранма»,
Высадка на берег,
И полк от горстки храбрых побежал.
В Карибском море, между двух Америк,
Тогда вонзилась Куба, как кинжал.
Но разве рукоять того кинжала
(Мачете звался он, а не булат!)
Далёкая рука Москвы держала,
А не Фидель, солдат и адвокат?
С ним было десять молодых кубинцев,
И был Гевара, аргентинский врач,
И самодельным порохом клубился
Плацдарм удач и первых неудач.

А вы — «рука Москвы»!
Да это ж просто
Газетный выверт, устарелый трюк,
На то, чтоб в мире всё собрать геройство,
Самой Москве и то не хватит рук.
Она свои уставы и науку
Навязывать не станет никому,
Но тем, кто борется, протянет руку
И всем поделится, что есть в дому.
Америки Латинской путь кровавый —
Как все пути свободы на земле.
Отрубленные кулаки Гевары
Грозят врагу…

В небьющемся стекле
Спирт проработал все морщинки кожи,
И ногти затянуло синевой.
Улику эту надо б уничтожить,
Ведь отвечать придётся головой!
Но, как ни странно, за семью замками
Убийца доказательства хранит
Своей вины…
Настанет день,
И камень,
Стекло, железо — всё заговорит.

Есть чёрные победы: в сердцевине
Таится поражения червяк.
В районе Юро, в сумрачной ложбине
Такой победой насладился враг.
Есть поражения, внутри которых,
Казалось бы, уже на самом дне,
Мучительно зажат победы порох —
Он должен вспыхнуть в завтрашнем огне.

Вдруг,
Вспомнив, что в Боливии случилось,
Знамёна расшумятся на ветру,
Селитрою воспламенится Чили,
Землетрясеньем полыхнёт Перу.
Гремучей ртутью зреет Аргентина
В предчувствии решающих времен,
Боготворя, страшась и славя сына,
Что всей Америкой усыновлён.

Я рос в Москве.
Как пионер, мечтал я,
Чтоб все событья этих лет и дней,
Все Революции и все восстанья
История бы связывала с ней.
Наивные мечтанья и усилья!
У тех, кто борется, Москва в чести,
Но есть у Мексики свой Панчо Вилья,
Но есть у Кубы свой Хосе Марти.

4

Опять от пульса времени зависим,
Земного шара шарик кровяной,
Не дописав стихов
И не отправив писем,
Я должен улетать порой ночной.
Случилось всё так быстро, так нежданно —
Ни сном, ни духом не гадал вчера,
Что сахарные головы Гаваны
Увижу завтра в семь часов утра.
И вот уже крыло роднится с тучей
И небосвод, как твердь, прильнул к плечу.
Не зря считается, что я везучий, —
На Кубу легендарную лечу.

Отъезд поспешный мне напомнил пору,
Когда мы исчезали не простясь,
И тишина, звенящая как шпора,
С беспечным миром обрывала связь.
Родные наши позже узнавали
О каменистом горном перевале,
Где мы рубили свастики паучьи,
До мировой войны вступив в бои,
Вот подрастёшь — и, может быть, получишь
Прощальные послания мои.

Три континента сердцем я обшарил:
Нил, Волга, Эльба, Красная река…
И только западного полушарья
Не удалось мне повидать пока.
Когда-то я мечтал на Метрострое,
В тридцать четвёртом, кажется, году,
Что с бригадой комсомольцев,
Комсомольцев-добровольцев,
Туннелем Землю по оси пророю,
До самой до Америки дойду.
Какая это долгая работа!
Мы начали — продолжат сыновья.

В мерцающем туннеле самолёта
В ночную смену заступаю я.

Вселенная! Созвездьям дай меняться
И горизонт зарёю оторочь.
Длиннейшая — часов на восемнадцать —
У нас запрограммирована ночь.
Катают вагонетку между кресел
Две девушки в спецовках неземных,
Всё замечательно…
А ты невесел…
О чём задумался? Зачем притих?

Не поздно ли судьбу свою протиснул .
Я через узкую земную ось?
К таинственной Америке Латинской
Так долго Землю проходить пришлось!
Корю себя, что не сумел я раньше,
Пять лет назад, проделать этот путь,
До ночи той, когда на диком ранчо
Фашист всадил в Гевару десять пуль.

Теперь мы знаем, кто его убийцы, —
Прощённые особо жестоки —
Да это же изменники-кубинцы,
Обмененные на грузовики.
Давно известно, что у Революций
Велик великодушия запас,
Но вражьи слёзы в пули отольются
И засмеются, убивая нас.

Я рассуждаю, кажется, как мальчик,
О жизни Дон-Кихота наших дней,
Как будто мог бы я переиначить
Судьбу Гевары, став поближе к ней,
Как будто мог я подсказать, где надо
Пройти побезопасней между скал.
В далёкий путь седлая Росинанта,
Советников гидальго не искал.

Был Че упрям, отчаян и неистов,
Всемирною семьёю коммунистов
Для подвига взращённое дитя,
Он шёл сквозь ночь дорогой каменистой,
Горящим сердцем высоко светя.

А промахи, ошибки?
Поздновато
Сегодня подправлять его шаги.
Он навсегда остался нашим братом,
И целятся в нас общие враги.

Ночь кончилась… Похож на дым сигары
Рассвет в Гаванском аэропорту.
Мы снова встретились: портрет Гевары
В берете и с сигарою во рту.

[ continue>> ]